Мой дед был близким другом Ворошилова, в том числе неплохо дружил со Сталиным в свое время. По гражданской войне. Так сложилось. Мой дед был первым командиром Донской революционной дивизии. Когда Жуков был непонятно кем… Он был ранен во время гражданской войны, был кавалером ордена Красного знамени…
В 33-м его приговорили к расстрелу, но приехал Ворошилов в тюрьму. Это было в Ленинграде. Он был замначальника военно-морской академии.
Приехал Ворошилов…Пришел в тюрьму: “Мне нужен вот этот. Я его забираю”. А начальник тюрьмы говорит: “Он приговорен к расстрелу”. – “Дай листок бумаги”. Пишет: “Я, Климент Ворошилов, под свою ответственность его забираю”. Судимость не сняли, он не был реабилитирован. Дед погиб в 42-м году во время прорыва ленинградской блокады, когда Власов сдал армию. Он был командиром 22-й ударной бригады. “Сталинский кулак” так называемый.

Как мне рассказывал отец, они прекрасно жили, у них была квартира из 17 комнат. Сейчас там артиллерийское училище. И он говорит: “У меня была комната, где шахматы были больше меня”. Комната – только пол и шахматы. А учился кататься на велосипеде на балконе, потому что он был примерно 100 метров длиной. И он мне показывал это училище в Петербурге на Петроградской стороне. То есть жизнь вполне себе ничего. До начала войны он понимал, что война сейчас начнется… И он попросился куда-нибудь в спокойное место. Он понимал, что сейчас будет война. И 22 июня – у меня есть документ – ему пришло распоряжение отбыть за Урал. В 4.00 уже летели самолеты, бомбили Киев. Когда он уезжал, отдал жене золотой портсигар. “Возьми, на хлеб поменяешь”. И когда он в 42-м году погиб и ее репрессировали вместе с сыном, их отправили в ссылку… И она сказала, что поменяла все золото на хлеб во время войны.

Они жили в одной комнате без двери – одеяло висело. Впоследствии Ворошилов, не изменяя себе… Ворошилов прислал лично своего адъютанта, который забрал моего отца и сказал: “Запомни: у тебя не было родителей”. И отвез его в Киевское военное училище, которое тогда находилось не в Киеве, но называлось киевским. Уже после 1944 года оно переехало. И вот, собственно, он выполнил такую миссию для своего погибшего друга…

Отец был чемпионом Украины по шахматам, закончил киевское Суворовское училище.
У меня отец получал 1,2 тыс. рублей в 70-е годы в Советском Союзе.
Отец был командиром дивизии воздушно-десантной, которая первой вошла в Афганистан. Он был личным подчиненным маршала Гречко, создал войска быстрого реагирования в ответ на американские “зеленые береты”. То есть абсолютно заслуженный человек, орденоносец и так далее.
Отец был очень близок к командующему воздушно-десантными войсками Маргелову. Маргелов его тянул в воздушно-десантные войска на Дальний Восток, в Белогорск. Когда было событие в Даманском… 69-й год. Вот это вот совершал мой отец. А потом их поменяли на другую дивизию, потому что разгорелся скандал, как с Boeing. Потом они уехали в Молдавию. Он там тоже был командиром полка. Потом он продвигался-продвигался, после был главным военным советником в Каире в 74-м. Ну и потом, собственно, мы вернулись в Ленинград. Это была его просьба.

Все менялось, крутилось. В общем, мы прожили в прекрасных условиях. Грех жаловаться. И когда мы приехали уже в Ленинград, он был замначальника кафедры оперативного искусства в академии. Ну то есть это вполне подходящая должность. Плюс у него было огромное количество сослуживцев.

Я учился в нескольких вузах. В финале я закончил Институт методологии знания в Москве, а до этого – еще пару вузов, в том числе Ленинградский университет. По профессии я экономист.
У меня был конфликт со спецслужбами. Конфликт не идеологический, не буду врать.
Я занимался в тот момент валютными операциями (ст. 88), деньги [спецслужбам] не платил. Возник конфликт на этой почве. После этого в лифте в “Интуристе” подбросили мне… Работал я в гостинице, возле “Березки”, в Ленинграде. После этого произошла странная история: один из начальников василеостровского [управления] Комитета госбезопасности был ранен на своей площадке на второй день после конфликта со мной. И после этого меня объявили в розыск, якобы я как-то участвовал в нападении. Я об этом не знал. Впоследствии было еще несколько обвинений – все тяжелые статьи отбили, но от 147-й не удалось (мошенничество). Впоследствии я был реабилитирован Ленинградским областным судом. Был реабилитирован председателем Ленинградского областного суда, к которому в момент, когда меня осудили, я обращался с жалобами, и он мне отказал. В решении Ленинградского областного суда написано, что [я реабилитирован] “за отсутствием события преступления”. То есть не было события преступления. Я ни на каких стройках в Ярославской области никогда не был. Отбывал я там, где надо отбывать.
В 1991 году я учредил “Северный торговый банк”, который стал первым кооперативном банков в Ленинграде.

Деньги у меня были оттого, что я занимался активно бизнесом. У меня была строительная компания, у меня была мебельная фабрика, у меня были всякие такие штуки. Мы собирали “Жигули”, привозили запчасти из Тольятти и прочее. То есть был большой бизнес. Продавали всякие вещи, шубы, которые привозили из Китая, и прочее. Это большие обороты, десятки миллионов на тот момент. Денег было достаточно.

С начала 90-х я жил в США. В 1994 году я впервые приехал во Францию, с 96-го уже постоянно живу.

Раз в месяц прилетал в Россию и занимался. В это время у меня в Америке был девелоперский бизнес, финансовая компания. То есть, в принципе, все было неплохо, но Америка – это старые деньги. А Россия в тот момент – это новые деньги. В общем, я бы сказал, что и американцев Россия очень интересовала. В общем, я их в большей степени привлекал как представитель России. И когда там организовался конгломерат людей, которые были готовы инвестировать в Россию, было странно не вернуться. Упрощенно говоря, помимо всяких норм прибыли, просто идеологически было понятно: это новая страна. Это даже не Китай после перестройки, а что-то совсем другое, неведомое.

С Борисом Николаевичем в тот момент, надо понимать, было достаточно легко познакомиться. Во-первых, я знал Виктора Степановича Черномырдина очень хорошо. В силу того, что у меня еще тогда сложились отношения с бывшими членами Совмина СССР, например, Иваном Степановичем Силаевым и так далее. Потом – с самым ближайшим окружением [Ельцина]: Тарпищевым, Коржаковым, Барсуковым, Ериным, Грачевым и так далее… Павел Бородин – несомненно, недооцененный человек. Не в смысле личных качеств, а в смысле того, что он сделал. Все эти истории с Березовским, олигархами и так далее – там на 50% без него бы не получилось.

Году в 1993 я был у Ельцина в приемной до того, как он приехал. Тогда Бориса Николаевича называли Царь. Говорили: “Царь едет”.– “Хорошо. Мне куда?” – “Да никуда”. И потом заходит Борис Николаевич: “Здравствуйте”. Вот такая встреча. Он прошел – и все. То есть эта встреча не носила эпохальный характер.

С Собчаком у меня были тесные, теплые отношения. Это был “Первый кооперативный банк”. Мы помогали, проводили реконструкцию Александрийского столба на Дворцовой площади… Просто нам хотелось что-то делать… Был такой проект – “Вода – детям”. Потому что в Ленинграде ужасная вода, ее просто пить невозможно было.

Мой бизнес стоил 15 млрд. долл. Началось с того, что в конце 90-х я начал скупать акции разных предприятий, которые имели отношение к судостроению. В чем был интерес? В том, что 70% российского флота уже тогда было в состоянии списания. Я понимал, что какой бы ни был бюджет, если я отстрою судостроительный комплекс, бюджет все равно будет… То есть строить дешевле они не смогут нигде. Серьезные корабли, например суда снабжения, военные корабли, нельзя построить в Польше или в Финляндии. Собственно, это потребовало огромных финансовых затрат. Я инвестировал в это сотни миллионов долларов – только в покупку.

У меня работало 300 тыс. человек.
Я действительно купил “Северную верфь”, “Балтийский завод” в Ленинграде. Это сотни гектаров. Или допустим, я скупил всю Рублевку… Знаете, сколько я скупил гектаров земли? 1162 гектара на Рублевке.

Я подписал контракт, что буду на своих заводах строить 20 таких кораблей вертолетоносцев, как “Мистраль”. Но, к счастью, их не построили. Потому что если бы мы их построили, то Украина давно бы вошла в состав России. Когда случилась Грузия, то оказалось, что такого класса кораблей нет. Их не строили даже в Советском Союзе. Поэтому я был очень счастлив, что и два построенных вертолетоносца не отдали. Я был за. [Французы] меня спрашивали, и я говорил: “Поверьте, то, что вы отдаете, – это гораздо хуже, чем атомная бомба. Это история, которая работает. И за нее никто по рукам не надает”. Помню, Саркози кричал: “Нет, мы продаем свои корабли. Мы их сами строим”. Хотел отдать.

С Владимиром Путиным я познакомился в 1991 году Ленинграде в присутствии Собчака, когда он был его замом. Путин никакого впечатление на меня не произвел. Я его даже не запомнил. Но потом встречались: несколько раз Собчак давал ему какие-то поручения. Он отвечал за контакты с силовыми органами.

Не буду говорить, что у меня были какие-то супердружеские отношения с Путиным, потому что у нас очень мало общего. Я бы даже сказал: у нас практически ничего общего. Но так сложилось – мы жили через забор. Моя дача, слева – Ельцин, а справа – дача КГБ. В ней жил в свое время еще Берия. Я об этом, кстати, узнал от Путина. Когда мы играли на бильярде (Путин уже тогда был директором ФСБ), он мне сказал: “Могли ли мы когда-нибудь подумать, что будем играть на бильярде, на котором играл Берия?”. Я говорю: “А что, здесь Берия играл?” – “Ну конечно. Это же дача КГБ”.
Старая советская кондовая дача. Деревянная. Одноэтажная.

А у меня была здоровая – там Брежнев жил. Ее построил Савва Морозов до революции. Там 3,5 тыс. метров, на берегу Москва-реки 10 гектаров земли. Потрясающе.

Для Ельцина новую дачу построили. Он взял кусок земли, и они за несколько лет построили. До сих пор Наина Иосифовна там живет.

С 1996 года мы с Путиным очень много времени вместе проводили каждый день. Интенсивность спадала по мере обрастания другими людьми, интересами, по мере угасания его интереса к стране и угасания моего интереса к нему. Общались мы до того, как я перестал приезжать в Россию. Это был 2010 год, по сути.
10–12 плотного, практически ежедневного общения.

Вместе справляли дни рождения, праздники. У нас еще дети – ровесники.

Это выглядело довольно тоскливо… Я сразу скажу: как-то не принято было и я дни рождения не отмечал, не любил большие компании. Но до того, как он стал президентом, как-то отмечали. Пришли, посидели, выпили, закусили – и все. А после уже приходили директор ФСБ, министр МВД Сечин, Иванов и так далее.
Собирались я, из близких – Чемезов, в первые Васильевич Черкесов. Он очень его уважал (его начальник в КГБ). Учительница у него была пожилая, какой-то классный руководитель. Как ни странно, он ее привозил в Москву, и мы сидели… Какие-то странные люди из его прошлой жизни. Но веселья и душевности не было. Почему? Во-первых, он не пьет. Может пригубить.

Конфликта с Путиным у меня никогда не было. Просто мы абсолютно о разном. У меня были идеи, мечты, фантазии, связанные с Путиным, – они не осуществились. Более того, они совершенно в противоположном направлении реализовались.

Путин лично попросил меня продать ему свой бизнес. Причем я хотел 10 млрд, а он предложил пять. Дали ноль. Бизнес продали, забрали.

А конфликта никогда не было – мы встречались за границей, когда он приезжал. в Амстердаме… Я уже в розыске был. Он просто зарыдал, сказал: “Пойдем сегодня вечером в ресторан. Я вспоминаю, как было здорово… Как ты здесь живешь, на этом проклятом?..”. Было видно, что это совершенно искренне. И он сказал: “Сережа, я слышал, у тебя кое-какие проблемы. Я обязательно все решу, когда вернусь”.
Он пригласил потом на ужин, но я не поехал. Да не о чем говорить. Вас ограбили, 10 человек в тюрьму посадили… Не он, но с его, скажем, позволения. А я с ним поужинать поеду…

У меня шестеро детей и шестеро внуков. Живут самостоятельной жизнью. Взрослым 36, 37 и 38 лет. Это совсем взрослые мужчины. Занимаются своим бизнесом, очень успешны. Они с 14 лет во Франции. Закончили университет и так далее. То есть все замечательно.

Маленьких детей, к сожалению, не видел шесть лет. Потому что мать моих детей коррумпировали, она ездит постоянно в Россию, там живет в прекрасных условиях. При этом у нее нет источника дохода: она в своем Instagram продает какую-то старую мебель. Но при этом ей купили дом в лондонском прекрасном районе Челси. И шесть лет она не дает мне просто возможности увидеть детей, поговорить по телефону.

Я когда-то своим старшим детям дал по $10 млн.
А потом, оставшись без копейки, пришли: “Папа, 10 мало – дай нам, пожалуйста, по 20”. Я сказал: “По 20 копеек?” – “Как? В смысле?” У одного четверо детей, у другого – двое. Я говорю: “Пошли в Uber водителями”. Они говорят: “Понятно”. Через год у одного была самая большая компания по прокату лакшери-автомобилей. Без моего участия.
А второй в Африке занимается угледобычей, в Японии – фармацевтическая фабрика.